Запрос на возможность жить свободно — не подчиняясь и не подчиняя — передаётся из поколения в поколение. Сквоты, коммуны, кооперативы, хаус-проекты — всё это городские утопии, альтернативные формы жилья и самоорганизации, которые возникают по всему миру как ответ на системы контроля: от дисциплинарных режимов школы и работы до моральных предписаний, регулирующих сексуальность, религию и общественные нормы. Это также реакция на атомизацию общества — культ индивидуализма и одиночества, постепенно заменяющий общность и солидарность.
Но попытки жить не по принципу успешности любой ценой, навязанному маркетологами и капиталистической логикой, почти неизбежно сталкиваются с давлением и репрессиями. Это видно в массовых выселениях сквотов, слабом интересе общества к коммунарному образу жизни и, наоборот, фанатичном культе индивидуализма. Кооперативы нередко проигрывают конкуренцию крупному бизнесу, а вертикальная модель организации остаётся основной.
Тем не менее, даже в этой мрачной картине, создаваемой властью и рынком, существуют места, чьи истории показывают: коллективная жизнь, основанная на солидарности, равенстве, взаимопомощи и уважении к окружающей среде, не только возможна, но и жизнеспособна.
Одним из таких примеров является Кессельберг — независимый жилищный проект, расположенный на территории бывшей базы Штази, в часе езды от Берлина. Проект существует более двадцати лет. Из амбициозной инициативы немецких студентов и неформальной молодёжи Кессельберг превратился в устойчивое самоорганизованное поселение, живущее по своим правилам и ритмам.
Этой осенью я провёл у них месяц. Уезжая, решил подготовить материал о Кессельберге — в благодарность за возможность прожить время в условиях взаимопомощи, коллективности и самоорганизации, а также учась воспринимать мир иначе, через опыт сообщества. В основе этого текста — беседы с жителями, в особенности с Катрин и Каем, которым я хочу выразить отдельную признательность за время, внимание и доверие.
Знакомство: Штази, Путин и несостоявшееся выселение художников
История Кессельберга начинается ещё во времена существования ФРГ и ГДР. Тогда на территории ГДР, вдали от берлинского шума, среди леса находилась база Штази — засекреченный военный объект.
«Когда мы говорим о Кессельберге, важно понимать, что земля, где вы сейчас находитесь, во времена ГДР была военной зоной. Место строго секретное», — начинает рассказ Катрин. — «Перед вами тогда стоял бы высокий забор, за которым размещались элитные солдаты, гаражи и прочая военная инфраструктура. А за спиной — Лонг Хаус, дом, в котором вы двое сейчас живёте», — добавляет она, обращаясь к молодой паре жителей Кессельберга, сидящей с нами за столом.
Катрин рассказывает, что в комнате, где живёт эта пара, раньше находилась студия, откуда передавались голосовые приказы агентам Штази за рубежом: «Эти Джеймсы Бонды ГДР получали здесь свои новые инструкции, а также отправляли обратно свои сообщения. Вокруг было установлено множество антенн…» — вспоминает она.
Лонг Хаус — одно из зданий Кессельберга. Помимо множества самостроев, среди которых нет ни одного одинакового дома, трейлеров и фургонов, здесь сохранились несколько построек времён Штази. Большинство из них имели административное или секретное назначение, но теперь жители превратили их в жилые дома с общими пространствами и дали каждому своё имя.
Чтобы подчеркнуть значимость этого места, Катрин вспоминает ещё одну историю — я её не проверял, но она эта история забавная: «Говорят, что Путин бывал здесь, навещал кого-то и даже играл в пинг-понг. Где-то даже существует фотография, как он играет… Так что вы понимаете — место было действительно “важным” и секретным».
После падения ГДР база постепенно опустела. Первым новым владельцем стала экологическая компания, но после её банкротства будущим хозяевам остались лишь два неработающих ветряка. Позднее заброшенную территорию заняли немецкие художники, сквотировавшие постройки и даже пытавшиеся их выкупить.
«Тогда цена была около полумиллиона евро, но художники так и не нашли денег и способа купить землю», — рассказывает Катрин.
Так база Штази существовала как сквот, пока полиция и банк, получивший права на участок после банкротства прежних владельцев, не решились на выселение. Художникам организовали поддержку: «В этот момент я, Кай и ещё несколько человек приехали сюда, чтобы помочь ребятам», — вспоминает она.
Накануне возможного штурма старые художники разъехались, но утром… ничего не произошло. Полиция не приехала.
«И тогда наша группа поддержки сказала: “Мы столько лет боролись за сквоты в Берлине. И вот один, который не выселяют. Значит, теперь мы должны остаться здесь”.»
Так и произошло знакомство Катрин и Кая с Кессельбергом. Это было осень 2002-го года.
Выкуп: «Мы не говорили, когда вернём деньги… давая понять, что у нас нет ничего, кроме мечты»
Из-за долгов перед банком землю никто не хотел покупать: объект находился под ипотекой. Тогда банк, которому принадлежала большая часть закладной, выставил участок на аукцион. Но чтобы торги наконец начались, потребовалось три попытки.
«На третьем аукционе стартовая цена была 30 тысяч евро, но всем было ясно, что она вырастет минимум до ста. Это ведь 50 гектаров леса недалеко от Берлина — его точно купят», — вспоминает Катрин.
К тому моменту вся их группа представляла собой довольно разрозненное сообщество: Катрин была единственным студентом, а Кай и Ян — оба фрилансеры без денег.
«Мы сидели без денег, без постоянной работы, всего десять человек. И говорили: “Окей, чёрт… у нас нет ста тысяч. Что нам делать?”» — продолжает она.
Покупать или не покупать — это был спор. Мы с Каем только начали собирать деньги. К моменту аукциона летом 2003 года нас уже было около 30 человек: кто-то собирал деньги для аукциона, кто-то поддерживал других, кто — нет.
Группа приняла решение: терять землю никто не хотел, поэтому решили взять деньги в долг.
«Мы бегали по сквотам в Берлине, по бывшим сквотам, просили одолжить нам деньги. Обращались к родителям, шли работать на какой-то паром…» — рассказывает Катрин.
«Но перед этим мы сели и сказали: “Как нам сделать шаг от сквотирования домов к их владению?”» — добавляет Кай. — «Для нас это был огромный шаг. Мы никогда не думали о собственности. Всегда говорили, что место должно принадлежать всем и никому».
Как это часто бывает, путь от идеи до реализации оказался нелёгким. И в коллективе возникли разногласия. «С нами сначала были двое, — вспоминает Кай. — Один говорил: “Я вложу всё, что у меня есть”. Второй — “Я не дам ни цента”. А ещё один сказал: “Это глупый разговор, я не хочу в нём участвовать”».
Так группа разбилась на разные мнения, но сохранила цель.
Первые лучи удачи появились, когда одна девушка внесла 40 тысяч евро анонимно — в качестве стартового капитала. С этими деньгами восьмёрка отправилась на аукцион.
«Многие подходили и говорили нам: “Вы должны купить это место. Вы должны его спасти”», — вспоминает Кай.
«Мы отвечали: “Мы не знаем, получится ли…” Но в конце концов — получилось. И мы купили землю по очень низкой цене», — рассказывает Катрин.
Оказалось, что группа молодых людей, положивших глаз на 50 гектаров леса, была единственной, кто действительно внёс деньги.
«Нам невероятно повезло. Это был подарок от Вселенной», — говорит Катрин.
Так земля была куплена: бывшая база Штази стала частной собственностью молодых людей из Германии. Спустя год они вернули остаток суммы за участок.
Идея: швейцарско-польские панки, мухоморы, знакомые и друзья
«Знаете, люди часто имеют сильные мнения о вещах — и это становится причиной конфликтов. Но мы не группа, объединённая какой-то одной идеей, подходящей всем», — отвечает Кай на мой вопрос о том, была ли у них общая идеология или социально-политическая позиция.
«Для меня это вообще не было решением “ехать сюда”. Это была скорее необходимость. Всё случилось спонтанно, без планирования. Не было никакой идеи. Просто возникла возможность — и кто-то должен был это сделать», — вторит Катрин.
Попытки найти единомышленников всё же предпринимались. Катрин вспоминает, что они пытались связаться с прежними группами, которые сквотировали эту землю, с людьми, которые могли бы вложиться и жить здесь, с активистами — но безуспешно.
«У одних просто не было ни идей, у других желания что-то делать», — говорит Катрин. — «И тогда мы сказали: “Ну, окей. Похоже, мы единственные, кто может удержать этот кусок земли”».
Заселение Кессельберга началось с Катрин, Кая и их друга.
«Наш друг в тот момент боролся с алкоголем. Он просто пришёл с нами — потому что знал нас и потому что ему было нужно пространство, что б спрыгнуть», — рассказывает Катрин. Потом к ним начали приезжать друзья, кто-то на время, кто-то оставался жить.
Так Кессельберг стал заселяться знакомыми людьми и случайными гостями.
Первыми случайными гостями и частично зарубежными жителями стали швецарско-польская пара панков. «Первое, что они сделали зимой — а у нас тогда не было печки, только маленький электрический обогреватель — они взяли этот обогреватель к себе, поставили его на пол и… сожгли ковёр», — вспоминает Карен.
«Потом была пара из Литвы. Большую часть времени они летали по лесу во время грибного сезона и обожали красные мухоморы. Так появился наш первый “коллектив”. И у нас не было никакой политической идеи — мы просто жили вместе», — добавляет Катрин.
Сколько людей живёт: временные гости и постоянные жильцы
На мой вопрос о количестве людей, проживающих в Кессельберге, Кай и Катрин на минуту задумались, пытаясь вспомнить или подсчитать общее число.
«Это связано с попытками сделать хоть какую-то перепись… У нас даже есть кассовая книга, куда заносятся платежи. Вообще все должны платить за электричество и прочее. И вот там у меня записаны имена людей, которые жили здесь хотя бы короткое время. За один год их было 90», — говорит Катрин.
«И это без детей. Так что сделайте из этого где-то 120 с лишним. Но многие — это гости, которые приезжают только на выходные или на лето, работая где-то в городе. А есть и те, кто живёт здесь постоянно и редко куда-то выезжает».
Коллективная практика: общие пространства, сохранение индивидуальности, самоорганизация
Жить коллективом, но почти не иметь общей бытовой рутины — возможно. В Кессельберге крайне редко кто-то приходит к тебе с требованием или обязанностью. Подход здесь простой: увидел — сделал.
«Это больше похоже на структуру любой другой деревни. Есть соседи, люди, которые иногда работают или готовят вместе, или просто помогают друг другу», — делится Катрин.
«Но в остальном здесь всё очень индивидуализировано. Одна из причин — у нас почти нет общих помещений. Одно сгорело, другое пришло в полный хаос. Из настоящих общих мест у нас остаётся, пожалуй, только открытая кухня», — добавляет она.
Тем не менее в Кессельберге существует внутренняя группа в Signal для быстрого общения. Есть доска объявлений для тех, кто не любит мобильные устройства. А также общая электронная почта и рассылка.
В поселении практикуются обязательные собрания — на них должны приходить все жители. Есть регулярная инициативная группа из 15–20 человек, которая занимается закупками общих вещей или недостающих материалов.
«В целом наша жизнь проходит как обычная сельская жизнь: присмотр за детьми, или, например, каждый год мы умудряемся добыть картошку на зиму для всех. Но это минимальные, обычные действия», — говорит Кай.
«Чаще всего два-три свободных человека говорят: “Окей, давайте сделаем субботник”. Они пишут в чат, зовут всех. Иногда кто-то приходит, иногда никто. Тогда субботник происходит, или не происходит — тоже бывает», — честно добавляет Катрин.
За месяц жизни в поселении я не могу согласиться, что общих мест совсем не осталось. Возможно, с новым взглядом я замечаю то, что для местных стало незаметной привычностью. Я отмечу, что здесь есть здание денсхола, где проходят концерты, джемы и рейвы; множество мастерских со свободным доступом к инструментам; сауна; библиотеки; йога-рум; бюро, используемое как интернет-кафе; гостевые комнаты; фришоп. По вечерам я часто видел барбекю — жители собирались у огня, слушали музыку; в денсхоле регулярно устраивались джемы или включалась саунд-система.
Поэтому коллективная жизнь в Кессельберге есть — пусть не в полном объёме, но сказать, что её нет, было бы неправильно.
После того как я перечислил замеченные общие пространства, Катрин уточнила, что большинство из них появилось спонтанно:
«Это самоорганизация. Конечно, иногда мы пытаемся сделать что-то специально, но чаще всего это не работает: у всех есть своё видение, свои интересы — это может приводить к конфликтам. И поэтому многое появляется благодаря третьей стороне, человеку, который не заинтересован лично. Даже фришоп или некоторые инструменты в мастерской возникли без собраний: кто-то нашёл что-то полезное, принёс и оставил», — рассказывает Катрин.
Трудности: вежливость с копами, поиск решений, принятие разности
Как и в любом большом сообществе, чем больше людей, тем сложнее прийти к согласию. На вопрос о том, с какими трудностями сталкиваются жители Кессельберга, Катрин ответила коротко: «Все уровни».
«Я имею ввиду, проблемы были всегда, от них никуда не деться. С самого начала и до сих пор мы постоянно сталкиваемся с какими-то сложностями, и нам приходится их решать. Иногда мы находим хорошие решения, а иногда — нет», — честно говорит она.
Кай дополняет: «Я могу говорить только за себя, и самая большая проблема для меня — это принять и наслаждаться тем, что мы такие разные».
«Это непросто — по-настоящему принять это и сказать: „Окей, мы разные, и мы даже гордимся тем, что мы разные“», — добавляет он.
По мнению Катрин и Кая, самые тяжёлые проблемы — социальные. Остальные, утверждают они, решаемы. «В Германии запрещено что-либо строить в лесу. Но мы разговаривали со всеми этими официальными людьми. Когда возникали проблемы с государственными представителями, нам было неважно, кто они — мы старались говорить с ними нормально. Не так, что: „Вы такие-сякие, мы с вами разговаривать не будем, мы будем бороться“. Мы всегда стараемся искать решения», — объясняет Кай.
«Мы даже стараемся быть вежливыми с копами, когда они приходят сюда по какой-нибудь причине — чаще всего глупой — например, потому что кто-то не заплатил штраф за превышение скорости. И тогда бедные копы должны прийти сюда и найти этого человека среди домов, разбросанных по пятидесяти гектарам леса», — говорит Кай.
«И это ужасно и для них, и для нас. Поэтому лучшее решение — найти самого человека, который не оплатил штраф, и позволить ему разобраться с проблемой», — добавляет Катрин.
«Но всё равно нужно быть вежливыми с копами, потому что иначе они могут вернуться уже по другой причине», — говорит Кай.
Кессельберг в первую очередь поражает своей застройкой. Помимо зданий Штази, о которых я писал ранее, в поселении находится бесчисленное количество самостроев и всевозможных фургонов и трейлеров для жизни. Есть столярный цех, открытый для всех: он позволяет не покупать древесину, а заготавливать упавшие деревья из местного леса, восстановлением которого занимаются некоторые жители. Это дает возможность строить дома с минимальными затратами и минимальным потреблением ресурсов.
Пройдя через всё поселение, увидев самодельные юрты, террасы, кухни, хижины и дома, которые я бы назвал DIY-каркасными конструкциями — и которых здесь буквально не счесть — убеждаешься: люди, живущие здесь, приехали не «угореть на выходных в лесу». Они живут здесь в полном смысле слова. А свобода, царящая в Кессельберге, — не данность, а долгий процесс формирования общего понимания: где мы? зачем мы? какую цель мы преследуем, находясь в этом месте?
Конфликты и решения: баня-шалаш, круги, поддержка извне
Главное правило в решении конфликтов, по мнению Кэтрин, звучит просто: «Не поубивать друг-друга».
Но Кай рассказывает о другом подходе. «У меня был друг — действительно друг — член племени в Америке. Он был коренным американцем, но выбрал жить в Европе. Как он говорил, его миссия заключалась в том, чтобы привнести практические вещи из традиций своего племени в европейские сообщества. И он дал нам две практики».
Первая — баня-шалаш (sweat lodge). Смысл в том, что группа людей вместе строит маленький домик — и сам процесс совместного создания и его использования становится очищающим опытом.
Вторая — традиция разговаривать в кругах, то, что он называл «путь круга». «Он говорил, что это хорошая практика: когда вы даёте друг другу возможность говорить, вы становитесь равными. Один начинает говорить о какой-то проблеме, и его нельзя перебивать. Затем каждый по очереди делится тем, что чувствует, в чём видит проблему и как её можно решить. Это хороший инструмент, и мы периодически его используем», — объясняет Кай.
Однако он признаёт, что для некоторых такой формат труден. «Некоторым людям не нравится последовательное говорение. Многие вообще забывают, что хотели сказать, пока круг доходит до них, потому что нужно выслушать всех», — признаёт он.
Катрин вступает с критикой существующей практики урегулирования конфликтов: «Есть конфликты, которые не решаются между двумя людьми. И появляется проблема: люди просят кого-то провести модерацию, помочь поговорить. Тогда собирается собрание — иногда даже с детьми — и мы пытаемся решить проблему. Но бывает, что человек, из-за которого собрание созвано, молчит, а за него говорит кто-то другой».
Тем не менее Катрин и Кай делятся тем, куда бы хотели прийти. «Да, у нас возникают конфликты и проблемы, и часто наше движение вперёд похоже на шаг вперёд и два назад. Но несмотря на это, мы стараемся донести до каждого жителя важность его участия», — говорит Катрин.
«Но это не всегда выходит», — добавляет Кай.
Экономика: ежемесячные взносы, не выселять, двадцать лет пути к регулярной оплате
В Кессельберге нет общей кассы, как во многих других жилищных проектах, но это не мешает решать коллективные потребности поселения. «Если что-то происходит и появляется идея, она почти всегда связана с потребностями. Сначала приходит мысль, как эти потребности удовлетворить. Потом — как это осуществить. А затем — что для этого нужно. И тогда ты начинаешь собирать деньги со своих соседей», — рассказывает Кай.
«Вообще мы используем деньги, как и все люди: платим за электричество, интернет, вывоз мусора, проверку качества воды. Чтобы всё это оплачивать, мы собираем пожертвования со всех, кто здесь живёт», — добавляет Катрин.
У Кессельберга нет доноров, грантов или внешнего финансирования. Жильцы договорились платить по 20–30 евро в месяц, чтобы покрывать расходы. Если у кого-то нет денег, его не выселяют — принимают столько, сколько он может внести, или переносят платёж на следующий месяц.
«Нам потребовалось 20 лет, чтобы дойти до момента, когда почти все платят», — говорит Катрин.
«Но при этом у нас ничего нет — и того, что есть, просто достаточно», — добавляет она.
Культурная жизнь: отсутствие организационного коллектива, нет желания при наличии всех возможностей, конфликты с внешним миром
На вопрос о культурной жизни поселения Катрин отвечает : «Нет, люди постоянно этим интересуются».
«Мы не соберём 200 человек на концерт. Обычно приходит от 30 до 100, и в основном это местные жители», — добавляет она.
Развивая тему, Катрин и Кай объясняют, что долгое время жители Кессельберга опасались проводить у себя мероприятия и приглашать внешних людей. Причина проста: никогда не знаешь, кто приедет. Среди гостей могли оказаться люди, не уважающие место, провокаторы или те, кто устраивает массовые драки. Эта неопределённость надолго остановила инициативу проведения событий в поселении.
«Но сейчас стало лучше. Мы даже устраивали трёхдневную вечеринку — и она прошла удачно», — рассказывает Катрин.
«Но у нас нет структурированной группы. У нас много аппаратуры, но нет команды, которая бы занималась мероприятиями и знала, как всё организовать. Хотя условия у нас идеальные — для вечеринок, концертов, выставок. И если кто-то из Кессельберга захочет провести какое-то событие, это не станет проблемой», — продолжает она.
Однако уже через секунду Катрин уточняет: «Мы на самом деле не хотим ничего здесь проводить. Не хотим быть местом для других — местом для вечеринок, куда люди приехали, уехали, и мы даже не знаем, кто они. Все эти техно-вечеринки, концерты… Нам присылали копов, чтобы они сказали: „Прекратите это“. Понимаешь?»
Тем не менее, как выясняется в разговоре, за эти годы жители соседней деревни всё же немного лучше узнали жителей Кессельберга. Дети учатся в одних школах, в деревне всегда нужны помощники для пожилых людей — это и маленькая подработка, и точка контакта. Связь между поселением и деревней начала постепенно укрепляться.
«Теперь мы можем слушать громкую музыку без того, чтобы копы приезжали сразу. Но мы не хотим портить отношения с соседями», — заключает Катрин.
Внешний мир: личные связи
Контакт Кессельберга с внешним миром в основном строится на личных связях его жителей. «У нас есть друзья в других поселениях, связи с фермерами, но это только личные контакты», — рассказывает Катрин.
«Даже если вся группа или большая часть людей будет вовлечена во внешние связи, это всё равно не будет означать, что у Кессельберга есть внешняя связь как структура», — подытоживает Кай.
Правила и как попасть: поиск соседей, не веди себя как нацист, ищи людей по интересам
Кессельберг не имеет манифеста и не представляет какое-либо политическое движение. «Мы открытое пространство для всех, кто просто забредёт сюда», — говорит Катрин.
Но внутри поселения существуют негласные договорённости. Например, не использовать бытовую химию: питьевую воду жители очищают сами, сточные воды тоже проходят через их систему, и поэтому каждый должен использовать экологичные средства. «Держу пари, не каждый об этом знает или ведёт себя правильно», — замечает Кай.
Вторая негласная договорённость — не иметь дело с наркотиками и не допускать драк. Постепенно, слушая Катрин и Кая, становится понятно, что все правила сводятся к простым логичным вещам:
- Если приходит новый человек, соседи должны знать о его приезде и быть согласны.
- Если возникают проблемы, рекомендуется сначала поговорить с человеком напрямую, а не сразу собирать общее собрание.
- Нельзя просто брать чужие вещи — нужно спрашивать.
- Жизнь в лесу накладывает и другие обязательства: соблюдать порядок, правильно сортировать мусор — так как мусоровоз приходится заказывать и контроль строгий.
Главное негласное правило Кессельберга — не навязывать своё мнение. «Если кто-то начнёт вести себя как нацист — его сразу выселят», — говорит Кай.
Попасть в Кессельберг несложно: дверь, как говорится, открыта. Тем, кто хочет пожить или приехать в гости, рекомендуется искать соседей, знакомиться с людьми. «Если находишь соседей, которые говорят: „Приходи, можешь остаться“, — тогда всё в порядке, ты в соседстве. Но если никого не находишь, ситуация усложняется», — объясняет Катрин.
Тем не менее, даже в этом случае Кессельберг не выгоняет людей сразу. Посетителям дают время пожить, чтобы пообщаться с местными и понять, есть ли что-то общее. Это же время нужно, чтобы найти себе соседей.
«Бывали случаи, когда приходили некоммуникабельные люди. В этом нет ничего страшного, но таким людям непросто. Когда ты одинок и сильно отличаешься от всех, тебе будет тяжело здесь остаться», — говорит Кай.
Кессельберг показывает, что альтернативная форма жизни может существовать не в теории, а на практике. Что коллективность возможна без жёстких правил, а свобода — без одиночества.
Здесь нет готовых рецептов и универсальных решений, но есть опыт людей, которые уже больше двадцати лет удерживают это пространство вместе. И их пример ясно говорит сам себя.
Фото 1, 8, 9, 12, 13 сделаны фотографом Novash1995, остальные — жителями Кессельберга.
Комментарии
Интересно!
Интересно!
перспективное место. нужно решать проблему зависимых и сумасшедших
Добавить комментарий